Чёрный Пьеро
Мне всегда не давал покоя вопрос «В чём феномен Вертинского?» И правда, артисты, певцы, являющиеся кумирами для многих людей – как правило, являются звездами одного, максимум, двух поколений, и через пару-тройку десятилетий уходят в забвение, оставаясь интересными для достаточно узкого круга почитателей. Исключение составляют единицы, такие, как Высоцкий, например. Какой звездой была Вера Холодная. Великие писатели и поэты тех лет вряд ли могли поспорить с ней в плане популярности. Но Горький, Мандельштам, Маяковский, Есенин почитаемы всеми до сих пор. А многие ли помнят о Вере Холодной. Или об Изабелле Юрьевой, Георгии Виноградове, Леониде Нечаеве? Это кумиры своего времени, но они так и остались кумирами для своих поколений. Ещё помнят о Леониде Утёсове, но гораздо меньше о Марке Бернесе или Георге Оттсе. Забыты современники Вертинского Иза Кремер и Пётр Лещенко. О них и их песнях помнят в основном специалисты. Почему же Вертинский по прошествии ста с лишним лет не только не забыт, но приобретает всё большую популярность. Его перепевают, ему подражают, его копируют… Хотя, на первый взгляд ничего особенного нет в его текстах, ничего харизматичного нет в его внешности и голосе. И тем не менее… Его песни завораживают, а исполнение обладает каким-то гипнотическим эффектом. Хотя, изначально не было никаких предпосылок стать звездой.
Не обладая ни выдающейся внешностью, ни сильным голосом, имея ещё и серьёзный недостаток в плане дикции, будучи выгнан со сцены после первого же театрального опыта и впоследствии забракован, как актёр, самим Станиславским, Вертинский умудрился свой же недостаток превратить в достоинство, особую фишку, стиль и добиться такого успеха, который не снился многим. Да и вообще сама его жизнь – некоторым образом феноменальна. Он стал круглым сиротой в пять лет, его на многие годы разлучили с сестрой (единственным близким человеком), он был отчислен из гимназии за неуспеваемость, выгнан из дома. Пришлось как-то зарабатывать себе на жизнь, продавая открытки, работая грузчиком, корректором в типографии, играя в любительских спектаклях. Он всё равно бредил театром. И именно актёрская среда его пригрела. Может потому, что все они были такими же неустроенными и голодными. Именно в это время он познакомился с Кузьминым, Шагалом, Малевичем, Бердяевым, Альманом. В 1913 Вертинский переезжает в Москву в надежде там сделать карьеру. И, к тому же, совершенно случайно он нашёл сестру, которую столько лет считал умершей.
Он любил Блока и Северянина, при этом дружил с футуристами, поэзия которых не была ему близка. Хотя, при этом искренне восхищался талантом Маяковского. В Московский художественный театр его не приняли из-за дефекта дикции, и он начал сотрудничать с Театром миниатюр Арцыбушевой. Здесь же был поставлен его первый номер «Танго». А потом началась Первая мировая, и Вертинский добровольно отправляется на фронт санитаром поезда.
«В поезде была книга, куда записывалась каждая перевязка. Я работал только на тяжёлых. Лёгкие делали сёстры. Когда я закончил свою службу на поезде, на моём счету было тридцать пять тысяч перевязок!»
У этого тонкого, манерного юноши оказались на редкость железные нервы. Увидеть столько крови и боли, оторванных конечностей и искалеченных тел, не сломаться и вернуться к тонкому миру искусства, сохранив трезвость ума и оценочных суждений, жажды к жизни и приключениям… Страсть к этим приключениям и побудила его уехать из страны впоследствии. Любовь к жизни и чувство сопричастности заставило потом вернуться на Родину.
Вернувшись с фронта после ранения, Вертинский продолжил сниматься в кино и познакомился с Верой Холодной. Он был в неё влюблён и посвятил ей свои первые песни «Маленький креольчик» и «Ваши пальцы пахнут ладаном». А эстрадный дебют самого Вертинского состоялся в 1915-м в том самом Арцыбашевском театре миниатюр с программой «Песенки Пьеро». Он выходил в костюме Пьеро под мертвенно жёлто-лиловый свет рампы и исполнял песни на собственные стихи и на стихи поэтов Серебряного века. Его неповторимый стиль певучего речетатива с характерным грассированием позволял стихам оставаться стихами на фоне музыки и оказывал поистине гипнотический эффект на любую аудиторию. А потом уже появился чёрный Пьеро, который стал намного ироничнее и жёстче своего предшественника.
Вертинский начал гастролировать по всей стране уже с театром «Петровский». Циклы его стихов были вариациями на тему, в них он хотел показать одинокого, никем не понятого человека, беззащитного перед лицом огромного мира. Но главное – он предложил эстраде совсем иную песню, с новой доселе не виданной эстетикой. Авторскую песню. Нереальность ситуаций, описанная в его песнях, обращала слушателя не только к придуманным сказочным картинам, но и направляла обратно в мир реальный, подчёркивая недостатки окружающего мира. Вертинский акцентировал внимание на реальной жизни каждого человека в отдельности. И публика понимала и принимала это. Ей нравилась ненавязчивая манера его пения, туманные прококаиненные миры, экстравагантная подача. По сути, он создал новый жанр. И это привело к огромному числу подражателей, которые являлись живой рекламой Вертинского.
После революции он продолжил выступать и гастролировать. Ничего не изменилось. Он был аполитичен, не ссорился с властью. Он просто хотел заниматься творчеством и петь о том, что для него важно и интересно. Пожалуй, единственный раз, он несколько отступил от этого принципа, написав и исполнив романс «То, что я должен сказать» под впечатлением от гибели трёхсот юнкеров, брошенных против банды петлюровцев. И его вызвали в ЧК для объяснений. А он даже не понял сути претензии: «Это же просто песня. Вы же не можете мне запретить их жалеть».
В конце 1917-го Вертинский едет на гастроли по южным городам России. А в ноябре 1920 на пароходе «Великий князь Александр Михайлович» Александр Вертинский отправляется в Константинополь. Так начинается его жизнь в эмиграции. Много лет спустя он сам писал о причинах, побудивших его на этот шаг:
«Что толкнуло меня на это? Я ненавидел Советскую власть? О, нет! Советская власть мне ничего дурного не сделала. Я был приверженцем какого-либо другого строя? Тоже нет. Очевидно, это была страсть к приключениям, путешествиям. Юношеская беспечность».
Юношеская беспечность. А ведь Вертинскому было уже тридцать лет. Он уже много повидал в жизни. Потерял родителей, с пятнадцати лет зарабатывал на жизнь, был на фронте, потерял единственную горячо любимую сестру. Но он хотел свободы и жаждал эксперимента. Он получил и то, и другое. Соответствовало ли это его ожиданиям? Возможно нет. Но Вертинский точно принадлежал к тем людям, которые всегда ищут свой путь вне уже существующих рамок. Он доказал это в своём творчестве. И хотел попробовать в собственной жизни. Характерно то, что ни одной антисоветской песни за годы эмиграции Вертинский так и не написал. И вообще всячески избегал любых радикально настроенных обществ.
В Константинополе он начал давать концерты в клубах, потом, купив греческий паспорт ( с которым впоследствии объездил весь мир, но так и не побывал в Греции), переехал в Румынию, где выступал в дешёвых ночных клубах, затем в Польшу, где его прекрасно приняли. Вертинский много гастролировал, женился. Позднее он говорил, что именно эмиграция превратила его в трудягу, который зарабатывает себе на хлеб и ночлег. Семейная жизнь складывалась сложно. Вертинский пользовался большой популярностью у женщин. И в общем-то, они у него тоже. Рали не могла с этим смириться. Они то сходились, то расходились. Так продолжалось шесть лет. К 1930-му году брак фактически был исчерпан. Но именно этим годом датировано его посвящение своей Рали «Песенка о моей жене». Очень трогательное и светлое, к слову сказать, посвящение.
В 1923-м Вертинский Вертинский обратился в первый раз в советское консульство с просьбой разрешить ему вернуться на родину, но получил отказ. Из Польши Вертинский перебрался в Германию, начал гастролировать по всей Европе и постепенно завоевал популярность за рубежом, попутно снимаясь в кино и выпуская сборники своих стихов. Но европейские гастроли были нелёгким хлебом. Отношение европейской публики к артисту, выступавшим в ресторанах было не таким, как в той же России. Вертинский потом писал:
«Кабаки были страшны тем, что независимо от того, слушают тебя или нет, артист обязан исполнять свою роль, а публика может вести себя, как ей угодно: петь, пить, есть, разговаривать или даже кричать».
Вертинский повторно обращается к главе советской делегации в Берлине с просьбой вернуться и опять получает отказ. В 1925 году он переезжает в Париж. Именно в Париже Вертинский создал, наверное, лучшие свои песни: «Венок», «Баллада о седой госпоже», «В синем и далёком океане», «Сумасшедший шарманщик», «Мадам уже падают листья», «Танго магнолия», «Дни бегут», «Палестинское танго», «Оловянное сердце», «Марлен», «Жёлтый ангел» и др.
Годы, проведённые в Париже считаются расцветом творческой жизни А. Вертинского. Там он познакомился с великими князьями Романовыми, европейскими монархами, великими актёрами Чарли Чаплином, Марлен Дитрих, Гретой Гарбо, подружился с Анной Павловой и Карсавиной. Снова встретился с Мозжухиным (с которым его связывала давняя дружба) и Шаляпиным. Париж Вертинский полюбил, считал его второй родиной, родиной своей души. Имено там он нашёл ту публику, которой ему так не хватало на чужбине.
В 1933 Вертинский едет в Палестину, где даёт концерт в Иерусалиме перд семитысячной аудиторией, а в 1934 уплывает в Америку. На борту парохода «Лафайет», тоскуя о Родине он пишет песню «О нас и о Родине», которая наделала столько шума за границей. В Америке он был приглашён в Голливуд Марлен Дитрих, с которой познакомился в Париже. И даже какое-то время жил у неё на вилле. При этом, он наотрез отказался сниматься в голливудском фильме, куда его настойчиво звали, потому что, в совершенстве владея несколькими европейскими языками, английский терпеть не мог, хотя и знал.
Потом Шанхай. Где он снова обращается в советское посольство с просьбой вернуться. Таких обращений, начиная с 1930-го было множество. В 37-м ему вроде разрешили вернуться, но через два года началась Вторая мировая война и возвращение не состоялось. В 1943-м он предпринимает очередную попытку и пишет письмо на имя Молотова:
«Жить вдали от Родины в момент, когда она обливается кровью, и быть бессильным ей помочь — самое ужасное».
Нам осталось очень, очень мало.
Мы не смеем ничего сказать.
Наше поколение сбежало,
Бросило свой дом, семью и мать!
И, пройдя весь ад судьбы превратной,
Растеряв начала и концы,
Мы стучимся к Родине обратно,
Нищие и блудные отцы!
--------
Мы- ничто! О нас давно забыли.
В памяти у них исчез наш след.
С благодарностью о нас не скажут "были",
Но с презреньем скажут детям "нет"!
Что ж нам делать? Посылать подарки?
Песни многослезные слагать?
Или, как другие, злобно каркать?
Иль какого-то прощенья ждать?
Нет, ни ждать, ни плакать нам не надо!
Надо только думать день и ночь,
Как уйти от собственного ада,
Как и чем нам Родине помочь!
Разрешение было получено. К этому времени он уже женился во второй раз. Красавице Лидии было восемнадцать, а ему больше пятидесяти. Он приехал в Москву в ноябре 1943 года с женой и трёхмесячной дочерью Марианной. А через год родилась Анастасия. Им он посвятил одну из самых трогательных своих песен «Доченьки».
У меня завелись ангелята,
Завелись среди белого дня!
Все, над чем я смеялся когда-то,
Все теперь восхищает меня!
Жил я шумно и весело — каюсь,
Но жена все к рукам прибрала.
Совершенно со мной не считаясь,
Мне двух дочек она родила.
«Доченьки, доченьки, доченьки мои!
Где ж вы, мои ноченьки, где вы, соловьи?»
Вырастут доченьки, доченьки мои…
Будут у них ноченьки, будут соловьи!
Воевать на фронт его не пустили по возрасту. И он поехал на фронт в числе других артистов с концертами. Исполнял песни советских авторов и свои собственные -«О нас и о родине», «Наше горе», «В снегах России», «Иная песня», «Китеж».
А в 1945 году Вертинский пишет песню «Он», посвящённую Сталину. Что это было – желание понравиться власти или искренняя благодарность за возможность вернуться на родину и дать своим дочерям иметь свой дом, жить в своей стране, говорить на родном языке, а не мотаться вместе с ним по всему миру, меняя один чужой угол на другой. Сам Вертинский уже давно сполна наелся приключениями, жажда к которым некогда сподвигла его на то, чтобы уехать из страны.
Много русского солнца и света
Будет в жизни дочурок моих.
И, что самое главное, это
То, что Родина будет у них!
Будет дом. Будет много игрушек,
Мы на елку повесим звезду…
Я каких-нибудь добрых старушек
Специально для них заведу!
Чтобы песни им русские пели,
Чтобы сказки ночами плели,
Чтобы тихо года шелестели,
Чтобы детства забыть не могли!
Вырастут доченьки, доченьки мои…
Будут у них ноченьки, будут соловьи!
Вертинский говорил о себе: «У меня нет ничего, кроме мирового имени». Чтобы зарабатывать на жизнь, ему снова пришлось активно начать гастроли, по 24 концерта в месяц. Только в дуэте с пианистом Михаилом Брохесом за 14 лет он дал более двух тысяч концертов, проехав по всей стране, выступая не только в театрах и концертных залах, но на заводах, в шахтах, госпиталях и детских домах. По возвращению Вертинскому дали квартиру на Тверской. Это было немыслимо по тем временам, когда полстраны жило в бараках. Но ему было нужно, жизненно необходимо другое. Из ста с лишним песен из репертуара Вертинского к исполнению в СССР было допущено не более тридцати, на каждом концерте присутствовал цензор. Концерты в Москве и Ленинграде были редкостью, на радио Вертинского не приглашали, пластинок почти не издавали, не было рецензий в газетах. Ни одна его песня не звучит в эфире. Певца как бы не существует.
«Странно и неприятно знать, что за границей обо мне пишут, знают и помнят больше, чем на родине. До сиз пор там моих пластинок выпускают больше миллиона в год, а здесь из-под полы всё ещё продают меня на базарах «по блату».
После войны Вертинский продолжил сниматься в кино. За роль в фильме «Заговор обречённых» он и получил свою единственную государственную награду: Сталинскую премию.
А в 1956 году Вертинский писал жене свое впечатление о докладе Хрущёва:
«Я перебрал сегодня в уме всех своих знакомых и 'друзей' и понял, что никаких друзей у меня здесь нет! Каждый ходит со своей авоськой и хватает в неё всё, что ему нужно, плюя на остальных. И вся психология у него 'авосечная', а ты — хоть сдохни — ему наплевать! Ты посмотри эту историю со Сталиным. Всё фальшиво, подло, неверно...»
Песня «Жёлтый ангел» одна из моих самых любимых, после возвращения Вертинского на родину ни разу не прозвучала при его жизни. Что такого усмотрели крамольного в ней чиновники от культуры? Упоминание Бога? Может, их смутили куранты на башне в сочетании с оскалом обезьян? Вряд ли Вертинский имел в виду что-то такое. Он просто писал о том, что видел, чувствовал. Он вообще очень хорошо умел наблюдать, подмечать и тонко чувствовать всё «многобразие» окружающего мира в целом и человеческой натуры в частности. А песня потрясающая. Жёсткая и хлёсткая с одной стороны и очень горькая – с другой. О себе, о месте артиста, об одиночестве, о равнодушии, о многом…
В вечерних ресторанах,
В парижских балаганах,
В дешевом электрическом раю,
Всю ночь ломаю руки
От ярости и муки
И людям что-то жалобно пою.
Звенят, гудят джаз-банды,
И злые обезьяны
Мне скалят искалеченные рты.
А я, кривой и пьяный,
Зову их в океаны
И сыплю им в шампанское цветы.
А когда наступит утро, я бреду бульваром сонным,
Где в испуге даже дети убегают от меня.
Я усталый, старый клоун, я машу мечом картонным,
И в лучах моей короны умирает светоч дня.
Звенят, гудят джаз-банды,
Танцуют обезьяны
И бешено встречают Рождество.
А я, кривой и пьяный,
Заснул у фортепьяно
Под этот дикий гул и торжество.
На башне бьют куранты,
Уходят музыканты,
И елка догорела до конца.
Лакеи тушат свечи,
Давно замолкли речи,
И я уж не могу поднять лица.
И тогда с потухшей елки тихо спрыгнул желтый Ангел
И сказал: «Маэстро бедный, Вы устали, Вы больны.
Говорят, что Вы в притонах по ночам поете танго.
Даже в нашем добром небе были все удивлены».
И, закрыв лицо руками, я внимал жестокой речи,
Утирая фраком слезы, слезы боли и стыда.
А высоко в синем небе догорали божьи свечи
И печальный желтый Ангел тихо таял без следа.
Обезьяны эти преследовали прямо его. В «Танго Магнолия» они тоже есть. Судьба этой песни оказалась менее печальной. Видимо там в тексте не усмотрели ничего неправильного. Хотя, по сути, она о том же. На примере частного – бездушие окружающего. И этот припев «Там, там, паририрам…» - о пустоте за роскошным фасадом… Ничтожность человеческой сущности, какой она может быть. Пшик.
